Денно-нощно человек, принимал напохуин
Естественно и закономерно
Автор: Данон (ятоп)
Фэндом: Jojo no Kimyou na Bouken
Джотаро Куджо/Нориаки Какёин
PG-13
Ангст, Драма, Мистика
OOC, Смерть второстепенного персонажа
Драббл
«И приходить сюда казалось более правильным, чем к холодному камню в скорбной долине. Живая, страшная стихия хранила стойкие ассоциации с напористым, но робким, тем, что было не здесь и не сейчас - на маленьком островке памяти из комнаты его души, бережно хранимом, надежно спрятанном от чужих глаз и рук.»
читать дальше
Руки пачкаются, покрываются песчинками. Поверхностное натяжение удерживает маленькие фрагменты скальных пород на ладони. Каждая из них когда-то была частью чего-то могучего, жесткого, крепкого. Вечного. Все в природе просто и планомерно. Все подвержено невидимым превращениям и поддается естественному течению вещей. Горы распадаются на песчинки, белки человеческого тела распадаются до дипептидов и свободных аминокислот и в ходе гидролиза разлагаются окончательно.
Естественно и закономерно.
Было холодно. Холодно в помещении - и еще холоднее в душе. И от этого холода веяло металлическим запахом крови, тяжелым едким ароматом хлора и еле уловимыми, въевшимися в стены сладким оттенком разложения.
Он не знал, зачем попросил об этом. Не знал, зачем просил, не знал, зачем пришел, но больше всего не мог понять, для чего подцепил край белой ткани, потянул, обнажив животрепещущие, скрытые под ней подробности.
На прозекторском столе лежало полуприкрытое тонкой простыней тело: обескровленное, белое, почти кукольное, со слишком бросающейся в глаза причиной смерти - сквозной дырой диаметром в двадцать сантиметров, в том месте, где обычно у людей располагается желудок. А еще часть печени, желчный пузырь, двенадцатиперстная кишка и поперечная часть толстого кишечника. И еще очень много всего нужного.
И, возможно, он прожил бы более длительное время с таким ранением, даже с учетом тотальной кровопотери, на чистом упрямстве и адреналине, но убило его отнюдь не кровотечение. Его убил, как бы смешно это ни звучало, кислород. Воздушная эмболия. Инстинктивные сжатия проходящей в том месте полой вены привели к попаданию в кровоток большого количества воздушных пузырьков, отчего яростно сжимающийся мышечный мотор просто захлебнулся вспенивающейся в камерах кровью и встал.
Вот так просто. Так просто, что даже немного смешно.
Весь разложенный на столе ансамбль казался смехотворным, бесполезным и пустым. Лишенным прежней сути: словно кто-то взял невидимые чернила и кощунственно замазал историю целой вселенной, погасил все звезды - и не было в ней больше, ни света, ни тепла. Хотя вроде то же лицо, те же руки, те же полуприкрытые насмешки злого, беспощадного в своей иронии бога - глаза. Лисий прищур, манера всматриваться, подмечать мелочи, делали их совершенно чуждыми ему - искреннему, преданному и прямолинейному. Глаза чародея, интригана, искусителя, изощренного лжеца. Улыбка красила их в один оттенок, слезы в другой, солнце в третий, полумрак в четвертый. Стихийные глаза-хамелеоны, которым катастрофически не шло быть мертвыми. Ныне тусклые и серые, они стали похожи на глаза смрадной дохлой рыбины.
Когда пришел черед похорон, он не смог заставить себя на них пойти. Отчасти потому, что знал, какова будет реакция родственников Какеина на его присутствие, отчасти - от дефицита смысла.
Труп в деревянной коробке под гранитным булыжником казался какой-то аляповатой насмешкой. Разум отказывался признать данный расклад вещей, словно в нем нарушились некие ассоциативные связи, как если бы разомкнулись электрические цепи, нарушив естественный ход импульсов, и все внутри стало против. Против того, чтобы связать этот холодный, неполноценный органокомплекс и личность, которая раньше его носила. Словно не тело близкого человека, а давно надоевшая, сломанная игрушка, никому не нужная, обреченная быть зарытой глубоко в землю, чтобы гнить и разлагаться, пока река времени не закончит естественный процесс.
И эта мысль даже не вызывала отвращения. Или печали. Или любой другой возможной эмоции - она не вызывала ничего. На сердце, вообще, стало слишком "никак". Отец радовался, что с сына наконец сошла юношеская прыть, мать иногда тревожно смотрела вслед, знала или чувствовала, но молчала, и Джотаро был благодарен ей за это. Только дед иногда клал руку на плечо, невзначай, крепко сжимая ладонь, не смотрел и не говорил и Куджо позволял ему это. Ведь потеря затронула не только его одного.
И жизнь понеслась с этих пор. С виду все такая же, но совершенно другая. Более обдуманная, осмысленная. Спокойная. Без огня. Подхватила в поток и несла куда-то в неизведанные дали. Сквозь будни и суету, сквозь начала и концы историй, сквозь нужное и бесполезное, сквозь памятные и не памятные имена, с десятками и сотнями разномастных голосов.
Но внутренне он почему-то слышал только один голос. И просыпаясь среди ночи от жуткой духоты мыслей, по наитию внутреннему срывался в темноту, по незнакомым дорогам, мимо дорожных знаков и табличек с названиями мест и городов, пока небо не займется первыми солнечными лучами, пока ноги не устанут совершать свое сакральное паломничество, неизвестно куда и неизвестно зачем. И этот глупый, надрывный бег от самого себя никогда не смог бы стать решением проблемы, если бы по иронии судьбы, нити всех дорог не уходили в воду...
Океан тих и безмятежен. Присмиревший сытый зверь, чьи языки лижут оголенные стопы, ласкают щиколотки мягкой пеной, цепляют за ноги, затягивают в глубину, в соленые, холодные воды. Океан похож на затаившегося хищника, не прирученного, но сытого. Пока не опасного - ласкового и игривого. Темные волны ужасали и притягивали одновременно, неизведанностью, заманчивой загадкой - черной бездной, скрывающей в себе бесчисленные тайны и чем-то до боли... живым.
И приходить сюда казалось более правильным, чем к холодному камню в скорбной долине. Живая, страшная стихия хранила стойкие ассоциации с напористым, но робким, тем, что было не здесь и не сейчас - на маленьком островке памяти из комнаты его души, бережно хранимом, надежно спрятанном от чужих глаз и рук. И там был Нориаки Какеин - его смех (на редкость дурацкий, но заразительный) его чаяния, его доверие, его преданность, его привязанность. И голос - мягкий, почти забытый...
Он не помнил слов, но слушал и ему слышался мерный, еле уловимый шелест - дыхание, огромных, хтонических существ из невообразимых глубин. И море менялось местами с небом. Высоко в синеве, шумели и пенились воды надвигающегося дождя. В глубоких темных водах, алмазной пылью блестели недосягаемые, неумолимо далекие сестры солнца. Они танцевали, образовывали фигуры, которые люди назовут созвездиями, наполнят их верой и силой, найдут закономерности в нечетких линиях, вплетая в свои жизни и судьбы. Так говорил Абдул и часы шли мимо. Мерный, древний хаос звуков прорезал мягкий пепел слов, заполняя бездну памяти еле уловимым теплом бледных, тонких пальцев. Соленый морской ветер, швырял фонтаны вьющихся волос и они меняли цвет, с темно-рыжего на лунный. Аметистовые озера, наполнялись сначала кровью, потом вином, потом водой и во рту становится горько. В груди рассыпалось, важное, нужное, что-то родное. Осколки собираясь в слова - холодные и мертвые кусочки чужой жизни и её страшных чудес, сказанные когда-то вскользь, в пол голоса, почти молча. И на месте этих вырванных кусочков, в сильной и стойкой душе осталась дыра. Дыра размером с космос.
Не смертельная. Но жить с колючим холодом, с пеплом воспоминаний, о пятидесяти днях, ставших годами, о белых песках, в которые он вошел и не вернулся. О том, как как Дио взял его и все, чем он мог стать - его взросление, достижения, поиски, приключения, улыбки, плеск волн, фонари новых, неизведанных городов, - взял и пожрал все это. Скормил ничтожному и ненасытному чудовищу, живущему у него внутри...
Крик чайки опустил невидимый занавес и мир поплыл, став одним темным пятном и океан снова стал океаном, небо-небом, земля - землей, все вернулось на круги своя, встало на места. Холодный песок впивался в кожу ладоней - он давно потерял тепло солнца - естественно и закономерно.
Автор: Данон (ятоп)
Фэндом: Jojo no Kimyou na Bouken
Джотаро Куджо/Нориаки Какёин
PG-13
Ангст, Драма, Мистика
OOC, Смерть второстепенного персонажа
Драббл
«И приходить сюда казалось более правильным, чем к холодному камню в скорбной долине. Живая, страшная стихия хранила стойкие ассоциации с напористым, но робким, тем, что было не здесь и не сейчас - на маленьком островке памяти из комнаты его души, бережно хранимом, надежно спрятанном от чужих глаз и рук.»
читать дальше
***
Руки пачкаются, покрываются песчинками. Поверхностное натяжение удерживает маленькие фрагменты скальных пород на ладони. Каждая из них когда-то была частью чего-то могучего, жесткого, крепкого. Вечного. Все в природе просто и планомерно. Все подвержено невидимым превращениям и поддается естественному течению вещей. Горы распадаются на песчинки, белки человеческого тела распадаются до дипептидов и свободных аминокислот и в ходе гидролиза разлагаются окончательно.
Естественно и закономерно.
***
Было холодно. Холодно в помещении - и еще холоднее в душе. И от этого холода веяло металлическим запахом крови, тяжелым едким ароматом хлора и еле уловимыми, въевшимися в стены сладким оттенком разложения.
Он не знал, зачем попросил об этом. Не знал, зачем просил, не знал, зачем пришел, но больше всего не мог понять, для чего подцепил край белой ткани, потянул, обнажив животрепещущие, скрытые под ней подробности.
На прозекторском столе лежало полуприкрытое тонкой простыней тело: обескровленное, белое, почти кукольное, со слишком бросающейся в глаза причиной смерти - сквозной дырой диаметром в двадцать сантиметров, в том месте, где обычно у людей располагается желудок. А еще часть печени, желчный пузырь, двенадцатиперстная кишка и поперечная часть толстого кишечника. И еще очень много всего нужного.
И, возможно, он прожил бы более длительное время с таким ранением, даже с учетом тотальной кровопотери, на чистом упрямстве и адреналине, но убило его отнюдь не кровотечение. Его убил, как бы смешно это ни звучало, кислород. Воздушная эмболия. Инстинктивные сжатия проходящей в том месте полой вены привели к попаданию в кровоток большого количества воздушных пузырьков, отчего яростно сжимающийся мышечный мотор просто захлебнулся вспенивающейся в камерах кровью и встал.
Вот так просто. Так просто, что даже немного смешно.
Весь разложенный на столе ансамбль казался смехотворным, бесполезным и пустым. Лишенным прежней сути: словно кто-то взял невидимые чернила и кощунственно замазал историю целой вселенной, погасил все звезды - и не было в ней больше, ни света, ни тепла. Хотя вроде то же лицо, те же руки, те же полуприкрытые насмешки злого, беспощадного в своей иронии бога - глаза. Лисий прищур, манера всматриваться, подмечать мелочи, делали их совершенно чуждыми ему - искреннему, преданному и прямолинейному. Глаза чародея, интригана, искусителя, изощренного лжеца. Улыбка красила их в один оттенок, слезы в другой, солнце в третий, полумрак в четвертый. Стихийные глаза-хамелеоны, которым катастрофически не шло быть мертвыми. Ныне тусклые и серые, они стали похожи на глаза смрадной дохлой рыбины.
***
Когда пришел черед похорон, он не смог заставить себя на них пойти. Отчасти потому, что знал, какова будет реакция родственников Какеина на его присутствие, отчасти - от дефицита смысла.
Труп в деревянной коробке под гранитным булыжником казался какой-то аляповатой насмешкой. Разум отказывался признать данный расклад вещей, словно в нем нарушились некие ассоциативные связи, как если бы разомкнулись электрические цепи, нарушив естественный ход импульсов, и все внутри стало против. Против того, чтобы связать этот холодный, неполноценный органокомплекс и личность, которая раньше его носила. Словно не тело близкого человека, а давно надоевшая, сломанная игрушка, никому не нужная, обреченная быть зарытой глубоко в землю, чтобы гнить и разлагаться, пока река времени не закончит естественный процесс.
И эта мысль даже не вызывала отвращения. Или печали. Или любой другой возможной эмоции - она не вызывала ничего. На сердце, вообще, стало слишком "никак". Отец радовался, что с сына наконец сошла юношеская прыть, мать иногда тревожно смотрела вслед, знала или чувствовала, но молчала, и Джотаро был благодарен ей за это. Только дед иногда клал руку на плечо, невзначай, крепко сжимая ладонь, не смотрел и не говорил и Куджо позволял ему это. Ведь потеря затронула не только его одного.
И жизнь понеслась с этих пор. С виду все такая же, но совершенно другая. Более обдуманная, осмысленная. Спокойная. Без огня. Подхватила в поток и несла куда-то в неизведанные дали. Сквозь будни и суету, сквозь начала и концы историй, сквозь нужное и бесполезное, сквозь памятные и не памятные имена, с десятками и сотнями разномастных голосов.
Но внутренне он почему-то слышал только один голос. И просыпаясь среди ночи от жуткой духоты мыслей, по наитию внутреннему срывался в темноту, по незнакомым дорогам, мимо дорожных знаков и табличек с названиями мест и городов, пока небо не займется первыми солнечными лучами, пока ноги не устанут совершать свое сакральное паломничество, неизвестно куда и неизвестно зачем. И этот глупый, надрывный бег от самого себя никогда не смог бы стать решением проблемы, если бы по иронии судьбы, нити всех дорог не уходили в воду...
***
Океан тих и безмятежен. Присмиревший сытый зверь, чьи языки лижут оголенные стопы, ласкают щиколотки мягкой пеной, цепляют за ноги, затягивают в глубину, в соленые, холодные воды. Океан похож на затаившегося хищника, не прирученного, но сытого. Пока не опасного - ласкового и игривого. Темные волны ужасали и притягивали одновременно, неизведанностью, заманчивой загадкой - черной бездной, скрывающей в себе бесчисленные тайны и чем-то до боли... живым.
И приходить сюда казалось более правильным, чем к холодному камню в скорбной долине. Живая, страшная стихия хранила стойкие ассоциации с напористым, но робким, тем, что было не здесь и не сейчас - на маленьком островке памяти из комнаты его души, бережно хранимом, надежно спрятанном от чужих глаз и рук. И там был Нориаки Какеин - его смех (на редкость дурацкий, но заразительный) его чаяния, его доверие, его преданность, его привязанность. И голос - мягкий, почти забытый...
***
Он не помнил слов, но слушал и ему слышался мерный, еле уловимый шелест - дыхание, огромных, хтонических существ из невообразимых глубин. И море менялось местами с небом. Высоко в синеве, шумели и пенились воды надвигающегося дождя. В глубоких темных водах, алмазной пылью блестели недосягаемые, неумолимо далекие сестры солнца. Они танцевали, образовывали фигуры, которые люди назовут созвездиями, наполнят их верой и силой, найдут закономерности в нечетких линиях, вплетая в свои жизни и судьбы. Так говорил Абдул и часы шли мимо. Мерный, древний хаос звуков прорезал мягкий пепел слов, заполняя бездну памяти еле уловимым теплом бледных, тонких пальцев. Соленый морской ветер, швырял фонтаны вьющихся волос и они меняли цвет, с темно-рыжего на лунный. Аметистовые озера, наполнялись сначала кровью, потом вином, потом водой и во рту становится горько. В груди рассыпалось, важное, нужное, что-то родное. Осколки собираясь в слова - холодные и мертвые кусочки чужой жизни и её страшных чудес, сказанные когда-то вскользь, в пол голоса, почти молча. И на месте этих вырванных кусочков, в сильной и стойкой душе осталась дыра. Дыра размером с космос.
Не смертельная. Но жить с колючим холодом, с пеплом воспоминаний, о пятидесяти днях, ставших годами, о белых песках, в которые он вошел и не вернулся. О том, как как Дио взял его и все, чем он мог стать - его взросление, достижения, поиски, приключения, улыбки, плеск волн, фонари новых, неизведанных городов, - взял и пожрал все это. Скормил ничтожному и ненасытному чудовищу, живущему у него внутри...
Крик чайки опустил невидимый занавес и мир поплыл, став одним темным пятном и океан снова стал океаном, небо-небом, земля - землей, все вернулось на круги своя, встало на места. Холодный песок впивался в кожу ладоней - он давно потерял тепло солнца - естественно и закономерно.
@темы: фанфики, Авторская©, Жижа, Жотокек, ангстовая рыбка